Территория пыток.

Территория пыток.

“  Недозволенные воздействия в СИЗО №1 давно стали нормой?

Если вам покажется, что мы живем в XXI веке, обратите внимание на СИЗО № 1. Официально – ФГУ ИЗ 64/1. Это уникальное учреждение находится в самом центре Саратова – за спиной у областной милиции, в нескольких кварталах от правительства. Построено оно в позапрошлом веке, но время над ним не властно. За этими стенами ценности гуманного общества перестают существовать, здесь жив дух жутковатого средневековья. Каждый день в СИЗО № 1 методично и профессионально пытают людей. Масштабы пыток варьируются, но суть не меняется. Существует специальный оперативный отдел, разработаны схемы и приемы. Обо всем этом знает поразительно большой круг людей, но никто не пытается ничего изменить. Все привыкли – так работает система. Более того, услугами этой системы активно пользуются.

Обычная история

Зал судебного заседания в Ленинском райсуде, июнь 2007 года. На процесс из следственного изолятора привезли пятерых парней от 16 до 27 лет. Все они обвиняются в совершении убийства. Вина их пока не доказана, идет судебное следствие, но в СИЗО уже «постарались». Из «клетки» для подсудимых на присутствующих смотрят пятеро полутрупов с впавшими глазами. Гематомы и кровоподтеки украшают все видимые части тела.

Самый младший – Алексей В. (все имена жертв изменены), 16 лет, не скрываясь, плачет. Его начали пытать еще в ИВС (изоляторе временного содержания – Авт.). Прокурор спрашивает его будничным тоном врача: «Как вас били? Вы теряли сознание?».

У старшего – Ильи К. на шее странгуляционная полоса – так называется след от удушения на языке судмедэкспертов. Такой бывает у самоубийц, но Илья хочет жить. Он рассказывает суду, что сокамерники душили его электропроводом в присутствии сотрудников администрации СИЗО. А затем снимает рубашку и показывает залу другие следы «оперативной работы» в изоляторе – садины и большие гематомы на спине и руках. Это смелый поступок, потому что через несколько часов ему возвращаться в камеру СИЗО, а там свидетелей уже не будет. Но он надеется, что ему помогут, ведь он находится в суде – органе правосудия.

«Меня били несколько дней, угрожали изнасилованием», – рассказывает другой подсудимый, Владислав Т. «Поймите, мы не выживем!», – пытается докричаться до судьи Антон К.

К этому моменту парни пережили уже несколько дней непрекращающихся пыток, но это не финал – впереди еще несколько дней допросов.

Третий день судебного следствия напоминает непрекращающийся кошмар. Одному из подсудимых становится плохо, он еле держится на ногах, говорит, что у него отбиты почки, сломано ребро, повреждено ухо. В суд вызывают «скорую», но в осмотре судмедэкспертом отказывают: «Это не относится к делу».

Когда заседание заканчивается и парней уводят, самый младший кричит: «Я больше не выдержу, я перережу себе вены!». «Теперь нам ВСЕ…», – констатирует его товарищ. «Через неделю, думаю, закончим следствие», – довольно резюмирует судья. Жалобы обвиняемых его не удивляют – обычное дело. Но на четвертый день следствия он все же подписывает постановление о проведении прокурорской проверки по поводу заявленного. Подписывает, заведомо зная результат…

По сложившейся в Саратове практике судьи предпочитают не обращать внимания на жалобы подсудимых, считая это «попыткой уйти от ответственности». Еще сложнее направить жалобу в прокуратуру из СИЗО напрямую. Хотя механизм такой существует.

Игры и слоны

Пытки – почти официально принятое понятие, но статьи «Пытки» в Уголовном кодексе нет. Ответственность за подобные действия предусмотрена в статьях 117 («Истязание» ч. 2п. «д» – «с применением пытки»), 286 («Превышение должностных полномочий» ч.3п.а. «с применением насилия»), 302 («Принуждение к даче показаний» ч.2 «с применением насилия, издевательств или пытки»). Предусмотрена, но наступает крайне редко. Как правило, те жалобы, что все же доходят до прокурорских проверок, заканчиваются отказами в возбуждении уголовных дел.

Таким же результатом закончилась проверка по заявлениям пятерых героев этой статьи. Факты, как, видимо, и ожидал судья, не подтвердились. Поскольку в распоряжении «Взгляда» оказались материалы проверки, мы можем немного приоткрыть закулисье системы и попытаться разобраться, почему человек, де-факто избитый в СИЗО (со следами избиений, которые видели несколько десятков свидетелей), тем не менее, не является, по мнению прокуратуры по надзору за соблюдением законности в местах лишения свободы, подвергшимся «недозволенным воздействиям».

Напомним, их было пятеро. Вероятно, перед следствием стояла задача во что бы то ни стало заработать так называемую «палку» – раскрыть тяжкое преступление, поэтому обвинение слепили наспех. Подчищать недоработки пришлось следственному изолятору, где парни ожидали суда.

16-летнему Алексею трое суток не давали спать, били. На свидании с родителями он харкал кровью.

Владислава Т. избивали несколько дней, на ночь привязывали к кровати «на растяжку», чтобы не вскрыл себе вены. Через несколько дней он подписал несколько явок с повинной, в том числе по делу, в котором обвинялся. Адвокат, нанятый родителями, посоветовал: «Героя из себя не строй, подписывай все, потом разберемся». Это тоже обычная тактика, потому что защитить от пыток человека, находящегося в изоляции, способен только адвокат со связями в этой системе. Но стоит это дороже.

Третий обвиняемый – Антон – подписал около 50 (!) явок.

Четвертому – Илье – досталось больше всех. По версии следствия он (самый старший из пятерых) проходил по делу как организатор. В оперативном отделе СИЗО № 1 ему предложили на выбор пачку дел: «выбирай». Необходимо было написать несколько явок с повинной. В пачке, как вспоминал потом Илья, было дело по взрыву машины на ул. Вольской (машина саратовского бизнесмена была взорвана летом 2007-го – Авт.) и некое дело о машине с оружием. После отказа подписывать бумаги на теле у Ильи появились многочисленные ссадины и кровоподтеки, на шее след от удушения.

Повезло только пятому – Виктору С. Старший по камере узнал в нем сына своего знакомого и «впрягся за него» – взял под опеку.

Что же обнаружили проверяющие? Как умудрились списать факты в утиль? Материалы прокурорской работы составляют увесистую пачку бумаги, где мелким шрифтом соткана картина… самоистязания. «Согласно акту судебно-медицинского освидетельствования у Ильи имелись кровоподтеки, гематомы…(следует длительное перечисление, где именно), которые возникли от действия тупых твердых предметов, – признают проверяющие. И делают вывод: «… учитывая картину повреждений, они не расцениваются как вред здоровью, так как доступны для нанесения собственной рукой» (Выделено мной. – Авт).

Имеются в деле и «веские» документальные подтверждения того, что вины администрации в избиениях нет: «Согласно данным служебной документации ФГУ ИЗ-64/1 за время содержания в СИЗО-1 к обвиняемым специальные средства и физическая сила не применялись». (То есть, в принципе, такое возможно?!) Далее – объяснения «свидетелей». Почти все они – спецконтингент того же СИЗО № 1, такие же заведомо подневольные люди, как и заявители. Сокамерники пострадавших в один голос утверждают, что Илья, Алексей, Антон и Владислав получили телесные повреждения (в том числе след от удушения – Авт.), потому что во время прогулки во внутреннем дворике… играли «в слона», а именно: «…трое следственно-арестованных вставали друг за другом согнувшись, а трое других прыгали на них с разбега». Доводы арестованных «объективно подтверждаются» показаниями… старших инспекторов корпусных блоков СИЗО №1 и заместителя начальника учреждения по лечебно-профилактической работе.

С одной стороны, описанный случай среднестатистический. Это пример обычной «оперативной работы» изолятора и стандартной прокурорской проверки. С другой – исключение. Во–первых, все герои этой истории, пробыв год в СИЗО, были полностью оправданы и отпущены из-под стражи в зале суда. Что подтверждает: показания можно выбить даже из невинных, была бы воля начальства.

Во-вторых парням повезло – их жалобы были приняты и рассмотрены прокуратурой, хотя и безрезультатно. Но только те, что они передали в зале суда. Написанные в камерах СИЗО, как они утверждали, бесследно исчезли.

Чаще всего, подвергающийся пыткам подследственный не имеет даже возможности заявить об истязаниях и вынужден выбирать – подписать все требуемые явки с повинной или терпеть до последнего, рискуя жизнью. Ведь игра « в слона» иногда заканчивается летальным исходом…

Жалоб нет…

Как рассказал «Взгляду» прокурор по надзору за соблюдением законности в местах лишения свободы Михаил Бровкин, за 9 месяцев этого года прокурорами было получено 545 жалоб от осужденных и их родственников. Это «урожай», полученный со всех колоний и СИЗО, находящихся в области. Из них только 32 жалобы – на «незаконные меры воздействия» (так респектабельно называются пытки на прокурорском языке). Ни одна из них не удовлетворена, так как «факты не подтвердились». «Процессуальное решение – возбуждать дело или нет, принимает следователь СУ СКП. Мы только проводим проверку, – объяснял «Взгляду» прокурор. – Иногда возвращаем обратно следователю. Это случается, когда проверка проведена недостаточно основательно. А на проверку выделено только три процессуальных дня, их не всегда хватает». «То есть подчищаете хвосты?». «Да, подчищаем».

То, что хвосты подчищаются весьма эффективно, подтверждает та же статистика. В последний раз решение о возбуждении уголовного дела в отношении сотрудника пенитенциарной системы выносилось следователями в прошлом году. Но это было не СИЗО, факт подтвердился в колонии № 33. Объяснение у Михаила Бровкина такое: «Многие заключенные хотят уйти от ответственности или добиваются, чтобы их свозили на дополнительный допрос к следователю, поэтому и пишут жалобы. Если бы недозволенные воздействия имели место, факты были бы установлены. Много жалоб направляется к нам из Генпрокуратуры и от уполномоченного по правам человека. Это одна из их функций – пересылка жалоб».

О самой технологии передачи заявления о применении недозволенных воздействий в прокуратуре знают все. Правда, чисто теоретически. «Жалобы передаются через отдел спецучета следственного изолятора или пересылаются нам по почте. В СИЗО №1 есть специальные ящики». «Но как арестованный, находящийся в камере, может бросить письмо в ящик, который висит в общем коридоре?», – интересуюсь у явно не сидевшего прокурора. «Он может открыть окно камеры и позвать сотрудника СИЗО, чтобы передать ему письмо или записаться на прием к представителю прокуратуры. Цензуре эти письма не подлежат, в течение суток уполномоченный отдела спецучета передает их нам». Свидетельства адвокатов и самих подследственных о том, что жалобы не доходят до адресата, Бровкина удивляют: «Не знаю. У меня таких жалоб, что жалобы не доходят – нет…».

Недозволенное бездействие

«Да, человек, находящийся в СИЗО, может попроситься на прием к представителю прокуратуры. Только после этого ему возвращаться в ту же камеру, где его ждут те же сокамерники, которые и являются исполнителями «недозволенных методов», – объясняет правозащитник Александр Никитин. – В СИЗО человек полностью зависим от системы. Из-за особенностей содержания подследственных к ним не пускают посторонних. Поэтому по недозволенным воздействиям это учреждение занимает особое место».

«Особое место» даровано СИЗО официально. Следственный изолятор – субъект закона «Об оперативно-розыскной деятельности». Одна из его функций – раскрытие преступлений. И так же как у любого подобного учреждения, у СИЗО есть показатели, которые гарантируют премии и повышения по службе. Жалобы в этой отлаженной схеме – лишнее звено. «Попробуйте пожаловаться, если весь день арестованного, особенно во время пребывания в камерах карантина, построен по четкому распорядку – за его соблюдением следит старший по камере. Старший есть в каждой камере, но в карантине у них особая роль, – рассказывает «Взгляду» недавно освободившийся из саратовского изолятора Алексей. – В карантине всех прибывших «ломают», учат смиряться. В пять утра подъем, всех новичков и первоходов загоняют «на пальму» (верхнюю койку). Не то, что писать жалобу, – даже спуститься вниз без разрешения нельзя. После подъема уборка камеры. Подследственный должен лебезить, демонстрировать полное повиновение. Даже неправильный взгляд может быть истолкован, как нежелание повиноваться и смиряться с режимом. Когда старший скажет писать явку с повинной, новичок должен писать. Явки принимает сам старший и передает в оперативный отдел изолятора. Напрямую подследственному общаться с оперотделом никто не позволит. Характеристики на прибывших тоже дает старший».

По словам Алексея, исключения возможны, «если на новичка придет сигнал «не трогать» или родственники помогут изолятору материально». Но не следует заблуждаться: от прессинга не всегда застрахованы даже известные и состоятельные сидельцы. Так, в 2006 году в СИЗО № 1 ждал окончания следствия бывший сотрудник Энгельсской авиадивизии полковник Г., обвинявшийся в покушении на убийство своего сослуживца. По совету адвокатов Владимир Г. вины своей не признавал. Доказывать вину как-то иначе, без признания самого обвиняемого, следственные органы в Саратове не любят. Применять к полковнику прямые «меры воздействия» было затруднительно – за процессом наблюдала пресса, причем как местная, так и федеральная. Возможно, поэтому в камере, где находился офицер, вдруг произошла драка. На глазах у Владимира жестоко, до полусмерти избили его сокамерника. А ночью на не очень крепкого здоровьем полковника сокамерники направили вентилятор. Осознав, что все это не случайно и опасаясь дальнейшего давления, он предпринял ряд мер. Ситуацию удалось уладить, что не всегда возможно. Нужны связи.

Зачастую подследственные попадают в следственный изолятор уже искалеченными. Не секрет, что пытают не только в СИЗО. Это лишь один из этапов «раскрытия преступления». Но разобраться где именно выбивали показания, почти невозможно.

Так, с августа этого года в СИЗО № 1 находится Денис Т. Его подозревают в хранении наркотиков, но доказательства почти нет. Пока нет. То, что сын стал «как-то нехорошо» выглядеть, заметила мать во время свидания. «Я его спросила: что у тебя с челюстью? Он только головой мотает: «Все нормально». Потом улыбнулся, а у него все зубы перекошены», – рассказывает мать арестованного Наталья Владимировна. После свидания, поняв, что сын пожаловаться не может или боится, она обратилась к начальнику СИЗО. Только после этого факт повреждений (сломанную в нескольких местах челюсть) подтвердил врач следственного изолятора, и Дмитрию была оказана помощь. Но проверку никто проводить не стал. «В администрации мне сказали, что травма, скорее всего получена еще на предварительном следствии, но я же помню, что в милиции до СИЗО он был здоровым, и адвокат может это подтвердить», – говорит мать.

В некоторых регионах начальники СИЗО пытаются снимать с себя ответственность, вводя медицинский контроль на входе – отсекая тех, кто уже прибыл с телесными повреждениями, одним словом, подстраховываются. Проверки такие вполне логичны, учитывая, что несколько лет назад УИН был выведен из системы МВД и подчиняется теперь министерству юстиции. То есть начальнику следственного изолятора нет никакого резона рисковать репутацией и шутить с законом из-за грубой работы той же милиции. Но действовать это логичное правило будет только тогда, когда будет реальной опасность проверок и уголовного преследования нарушителей. При таком же «идеальном» состоянии дел, которое демонстрирует статистика Саратовской прокуратуры по надзору за местами лишения свободы, подстраховки ни к чему.

По мнению Никитина, исправить ситуацию могли бы два фактора. Первый объективный – усиление института общественного контроля. Второй – субъективный: «чувство собственного достоинства должно пересиливать страх и боль». Последний – достижение развитого демократического общества, нам до него еще далеко. А вот общественный контроль вполне достижим. Не так давно в губернии был создан общественный совет по контролю за местами лишения свободы, в него вошли 9 человек. Один из вопросов, на который общественникам придется ответить в первую очередь, это вопрос о том, почему из 18 учреждений, разбросанных по разным районам области, имидж самого «пыточного» и беспредельного – у следственного изолятора в центре города.

Пресс-система

Среди бывших узников саратовской пенитенциарной системы про начальника СИЗО №1 Евгения Зорина ходят различные слухи и легенды. Во всех он предстает крайне суровой личностью без тени сомнений в своей правоте, служителем системы, проверенным годами не в одном исправительном учреждении. Известно, что до следственного изолятора господин Зорин занимал должность начальника колонии №13, где навел небывалый ранее порядок. В это время в СИЗО №1 после чрезвычайного происшествия в 1989 году (побега заключенных) сменилось два начальника – Анатолий Квас (ранее работавший в колонии №13) и Олег Орлов (экс-сотрудник колонии №2). Считается, что это были этапы последовательного установления в изоляторе нового – крайнего по беспределу режима. Финалом этого процесса стало назначение в 2003 году Евгения Зорина.

С тех пор до настоящего времени городской изолятор считается не просто территорией жесточайшего порядка, но и «воспитательной базой», где нарушителей со всех исправительных учреждений области учат «смиряться с режимом». То, какими мерами достигается порядок, руководство областного ГУ ФСИНа вполне устраивает. Благо информация о сломанных челюстях и судьбах не выходит за пределы системы.

На вершине пирамиды оперативной работы со следственно-арестованными находятся замначальника СИЗО по БИОР (безопасности и оперативной работе). В его подчинении – начальник отдела режима (именно этот отдел отвечает за непосредственное «воспитание» подследственных) и начальник оперативного отдела. В жалобах, имеющихся в распоряжении «Взгляда», фигурируют несколько лиц, относящихся к руководящему составу, которые, как утверждают пострадавшие, лично присутствовали на истязаниях. Как выяснилось, некоторые из фигурантов уже отправлены на пенсию. Произошло это после событий, к которым еще вернемся.

Рассказывают, что система пыток в СИЗО № 1 строится на негласных законах, так называемых «подынструкционных указаниях». «Ломают» вновь прибывших в камерах карантина, они же СПО – сборно-пересылочные отделения, или «пресс-хаты». В карантинные камеры вполне законно и официально помещают всех, кого доставляют в СИЗО. Находятся они в ОКБ № 1 (отдельный корпусной блок №1). Рассказывают, что таких камер всего пять. Раньше они располагались на первом этаже, сейчас – на втором, с номерами с 19 по 23. Эти номера в СИЗО знают все, потому что один только номер говорит арестованному о многом. В этих камерах выбивается основная масса явок с повинной.

Начальник СИЗО № 1 в одном из своих интервью «Взгляду» полностью отрицал саму возможность существования в подведомственном ему учреждении «пресс-хат». Однако факты – упрямая вещь. Например, в одной из жалоб героя этой статьи фигурируют именно камеры карантина, где, как он утверждает, он и получил основные увечья.

Есть мнение, что именно благодаря системе разрешенной жестокости в СИЗО № 1 высокий «КПД» пыток – из всех выбитых здесь явок с повинной больше половины подтверждаются на следствии. На слабых, тех, кто «поплыл», вешают по максимуму. Прессинг осуществляет старший по камере при содействии двух-трех помощников из числа активистов. Бить стараются технично, так, чтобы не оставалось следов. Впрочем, если «воздействие» производится с одобрения администрации, следы – дело решаемое. Что и показала приведенная в этой статье прокурорская проверка.

Старшие, или «бугры карантина» – те же арестованные, но оставленные в изоляторе для «оперативной работы». В качестве оплаты старшие якобы получают дополнительные блага. Все это позволяет им довольно комфортно существовать в условиях СИЗО. Но главное, это освобождает от ответственности, если старший и его помощники вдруг перестараются. По рассказам, уровень того, что позволено старшим в городском изоляторе, зашкаливает за все человеческие нормы, поэтому административное прикрытие им особенно важно.

Закат системы?

Так было вплоть до переломного момента, который случился весной 2009-го, то есть недавно. С тех пор в СИЗО произошли значительные послабления. Как рассказывают осведомленные источники, с тех пор администрация СИЗО №1 озаботилась строгой проверкой прибывших на предмет уже имеющихся побоев. На подследственных теперь воздействуют «точечно» – только на тех, на кого пришли особые установки. Раньше было с точностью до наоборот. В карантине держат не 1-2 недели, как прежде, а 1-2 дня. Прессовать стараются без лишних свидетелей. Прежде действовала обратная схема: публичные избиения не смирившихся служили уроком для остальных.

Оттепель уже дала свои плоды: количество жертв и, соответственно, доходящих до прокуратуры жалоб значительно сократилось. Запредельная жесткость стала дозированной и контролируемой. Начались перемены весной этого года, но начало им было положено еще осенью 2008-го.

Тогда, в ноябре 2008-го, в колонии №33 произошел бунт. В марте 2009-го – второй. Наведение порядка в 33-й сопровождалось мерами различного характера. В колонии дважды произошла смена руководства. Самих бунтовщиков постарались усмирить без шума и явных последствий. Несмотря на многочисленные жалобы заключенных в прокуратуру (жалоб было более ста), было возбуждено только одно дело в отношении сотрудника колонии. И еще два – против самих заключенных, якобы «оклеветавших» представителей администрации колонии. Рассказывают, что усмиряли бунтовщиков (всего около 120 человек) на территории зарекомендовавшего себя с этой стороны следственного изолятора. «Усмиренных» развозили по колониям области, чтобы не связываться с последствиями». В это же время в СИЗО №1 был доставлен подследственный, прошедший жестокий прессинг в одном из отделений милиции. Уже из СИЗО его пытались отправить в больницу областного ГУ ФСИН – ИК№1. Несчастный скончался по дороге. Произошло это минувшей весной. О случившемся знают многие, но на уроне разговоров. Официально – все благополучно.

Тем не менее, ситуация не осталась незамеченной в Москве. Поговаривают, это существенно пошатнуло позиции начальника областного ГУ ФСИН Леонида Шостака. О его возможной скорой отставке говорят уже несколько месяцев. Вслед за ним неминуемо могут уйти и некоторые «флагманы» системы, отличавшиеся особыми, ценимыми командой качествами. Той командой, в которой жестокость считалась качеством грамотного руководителя.

Между тем, в российской пенитенциарной системе сейчас наблюдается тенденция к перемещению наиболее жестких, крайних по беспределу зон из центра, где часто бывают проверки, на периферию – на Север, Урал. Та же тенденция уже коснулась Саратовской области. Из городского СИЗО № 1 и близких к городу колоний № 13 и № 2 беспредел перекочевал в более отдаленные колонии №10, №7. Возможно, туда же со временем переместятся и наиболее «отличившиеся» руководители. Не пропадать же талантам…

P.S. Тема вопиющих нарушений правоохранительными органами прав человека в Саратовской области, настолько обширна, что «Взгляд» не намерен останавливаться в ее освещении. В следующих номерах мы планируем продолжить эту тему и рассказать о практике недозволенных воздействий на этапе предварительного следствия, а также о том, как фабрикуются дела сотрудниками ГУВД, ФСБ и ФСКН (Наркоконтроля), каким образом заинтересованные «заказчики» используют в этих ситуациях сотрудников ГИБДД, кто и как подбрасывает в машины «заказанных» персон оружие, патроны, гранаты, наркотики и т.п. Следите за нашими публикациями.

 Елена Налимова, газета “Взгляд”.  изображение: