Трагедия общего режима

«

В негласном реестре режимов исправительная колония № 33, что в поселке Елшанка Ленинского района, одна из самых “мягких”: здесь содержатся “первоходы” – люди, которые совершили преступление в первый раз. Средний срок наказания – три года, основной контингент – молодежь до 25 лет. Знатоки утверждают: в сравнении со “строгачом” – считай “детский сад”. Осу‛жденные, как их все здесь называют, включая самих осуждённых, без дела не сидят. Они разводят голубей, ухаживают за свиньями и курами, пекут хлеб, выращивают огурцы, смотрят телевизор, играют в шахматы и поют в ансамбле. С такой трепетной заботой руководства о нуждах подопечных на въезде в колонию впору вешать плакат “Добро пожаловать!”. Но плакат здесь не висит: вместо него, уверяет замначальника по воспитательной работе Дмитрий Нащекин, человек с особым чувством юмора, по ночам над учреждением неоновыми буквами загорается надпись: “33 колония. Сидишь – и сидеть хочется!”…

Насколько согласны с таким рекламным слоганом заключенные и чего им на самом деле хочется, мы с председателем саратовской Общественной наблюдательной комиссии Владимиром Незнамовым и приехали узнать. Нашей задачей было проверить, как соблюдаются в учреждении права заключенных и даже устроить, выражаясь словами председателя, “индивидуальный прием с элементами приватности”. Это означало, что после общего разговора заключенных выслушают тет-а-тет, без участия руководства колонии, дабы повысить шансы на откровенность, которые в обычных условиях сведены едва ли не к нулю…

Наша “экскурсия” начинается со штрафного изолятора. Из 1400 человек, отбывающих наказание в колонии, в ШИЗО (штрафном изоляторе) и ПКТ (помещениях камерного типа) содержится всего 42.

“В колонии общий режим, социальные связи не потеряны, чаще, чем сюда, родственники приезжают, наверное, только в СИЗО, – вводит в курс дела начальник колонии Денис Анисимов. – Процентов 40 контингента – наркоманы. Есть, конечно, и воры по 158-й, а в свете борьбы с коррупцией многие по 159-й пошли – мошенники. Были здесь когда-то и те, кто до 25 лет сидел, это, как правило, насильники с отягчающим убийством, но это еще осужденные по УК РСФСР, сейчас здесь таких уже нет…”

“Чего думать? Все уже сделано….”

Мы идем по длинному узкому коридору ШИЗО, за стенами которого находятся “штрафники”, нарушители внутренней дисциплины и распорядка учреждения. Максимальный срок наказания в изоляторе – 15 суток.

“Руководство колонии! Встали, построились!” – специфический голос дежурного сотрудника смешивается с грохотом открывающейся двери тюремного изолятора. Парням, стоящим посреди камеры с заложенными за спину руками, на вид максимум лет двадцать.

“Березин Алексей Викторович, статья 111 часть 4″, – привычным голосом рапортует невысокий пацан с черными волосами и потухшими глазами.

Алексею 19, он из Советского района, в колонии сидит за убийство. В компании с друзьями пили, поссорились, избили человека, за что избили, никто не помнит, человек потом скончался, а Алексей получил 9 лет и 3 месяца. Сначала “мотал срок” в воспитательной колонии, потом попал сюда.

О своих чувствах по этому поводу осужденный Березин говорит неохотно. Сидящим людям не до душевных излияний, они никому не верят и ничего ни от кого не ждут. У большей части из них пустые, отсутствующие глаза – глаза людей, живущих по ту сторону относительно свободной жизни. Все, кто приходит к ним с воли, с проверками или без, для них чужие, включая “корреспондента самого популярного издания”, как комплиментарно представил нас заключенным Владимир Незнамов. Да, он, видимо, испортил себе жизнь, да, жалеет, на его месте “любой бы жалел”… Но что он обо всем этом думает? Да ничего. “Чего думать? Все уже сделано….”

У его сокамерника из Балаковского района Андрея С. статья “полегче” – он здесь за разбой, сопряженный с насилием. На улице вместе с подельниками избили и ограбили мужчину – отняли сотовый телефон. Парням нужны были деньги на развлечения. Работы у Андрея не было, с родителями находился в ссоре. Теперь 19-летний парень четыре года будет “развлекаться” в колонии…

Мама Андрея по-прежнему в Балакове, иногда навещает его. Видится с сыном и мама Алексея. Отцов у обоих нет, зато есть камера метров шесть на двоих с двумя откидными нарами и туалетом, огороженным фанеркой. Условия в ШИЗО суровее отрядных – в камере заключенные сидят весь день и читают “книги про войну”… Это не тяжело и не легко, это то, от чего “деваться некуда”.

В колонии парни ничем не занимаются и жалоб на жизнь не имеют. Они со всем согласны, всем довольны, в ШИЗО помещены справедливо…

Их спокойное равнодушие не мешает пламенному настрою Владимира Незнамова.

“Коллеги, друзья, товарищи! – начал торжественное вещание председатель ОНК. – Для вас в 2008 году в стране создан правозащитный институт! Принят 76-й федеральный закон, позволяющий защищать ваши права! В каждом регионе, в каждой области создана специальная комиссия, которая действует на основании закона. На основании закона, понимаете? Это очень важно! И если ваши родственники или вы считаете, что ваши права нарушаются, вы имеете право обратиться, попросить руководство связаться, и мы обязаны к вам приехать, выслушать и встать на защиту ваших прав. Понятно, да?..”

“Да-да-да…” – “успокоил” проверяющего убийца Березин. Но Незнамов не собирался успокаиваться.

“Поэтому когда вернетесь в отряд, там у вас юридический уголок есть, там даже моя фотография есть, – продолжал взывать председатель, – почитайте, там семь позиций, черт его знает когда, но вдруг придется обратиться?! Люди-то обращаются! Последний случай: к моему сотруднику на вокзале подходит мужчина, говорит: слушай, брат, я откинулся, дай денег на билет домой доехать! – Где сидел? – Тот колонию называет. А сотрудник ему тест – председателя ОНК назови? Тот ему – Незнамов, что ли? Сотрудник ему раз – и тысячу дает! Вот так вот! Знать надо людей, которые защищают!”

На словах про тысячу потухшие глаза осужденного Березина оживились, он с некоторым интересом посмотрел на выступавшего перед ним правозащитника, но тот, пожелав “всего доброго”, направился в другую камеру.

Пакет марихуаны, или Привет Замбеку

На одной из камер ПКТ табличка – “склонные к побегу”. В помещении камерного типа содержатся злостные нарушители – те, кто нарушают дисциплину систематически и принципиально, из гордости или из воровских понятий не желая подчиняться руководству учреждения. Это своего рода тюрьма внутри колонии.

Те же маленькие каморки с откидными нарами, что и в ШИЗО, только вместо 15 суток заключенные здесь сидят до шести месяцев без права передвижения по отряду.

Про тех, кто осознанно идет на столкновение с руководством, говорят, что “он выбрал путь бродяги”. Но заключенные 33-й колонии на “бродяг” пока явно не тянут. Осужденный за кражу парень из Беслана на матерого вора в законе совсем не похож. “Вы, может быть, хотите быть в авторитете или просто так получается?” – интересуется мотивами систематических нарушений Незнамов. “Да ну не-е-е, так получается!” – без претензий отвечает тот.

Второй щуплый заключенный из Энгельса сидит по “популярной” 228-й.

“Сами употребляли?” – продолжает “соцопрос” председатель. “Употреблял”, – неохотно отвечает тот. “А что именно? Легкие? Тяжелые?” “Манага…” – уже сквозь зубы выдавливает парень. “Ой, это надо еще разбираться, что это такое! Сами лучше, наверное, знаете….” – ретировался правозащитник.

“А что ЭТО такое?” – забеспокоился третий заключенный, увидев у меня в руке диктофон. Это был первый и, кажется, последний вопрос, который исходил в тот день не от председателя. Как ни пытался расшевелить заключенных Владимир Незнамов, как ни обещал, что их жалобы не будут иметь последствий, на уговоры правозащитника не поддался никто.

“Нурсиев Хамзат Батрудинович” – гласит нагрудная табличка очередного жителя ПКТ. В ряду сокамерников он выделяется сразу. Хамзат – мастер спорта по боевому дзюдо и самбо, он настоящее “произведение” боевых искусств – красивый, высокий, крепкий. У него резко очерченные скулы и тяжелый гордый взгляд. В Саратов парень приехал из Грозного по делам спорта, а сел в колонию по “неспортивной” 161-й части 2 – “грабеж”. Сотрудники колонии позже скажут, что Хамзат – один из немногих заключенных, кто стремится в ПКТ сознательно и кому “нравится” камерный тип заключения. Глядя на Хамзата, я пытаюсь представить, с какой силой он вдруг ненароком может “нарушить дисциплину”…

“Слушай, Хамзат, я смотрю на тебя – ты же вроде не преступник, ты слабых должен защищать, а ты сидишь!” – обратился к заключенному Незнамов. Лицо Хамзата ему показалось знакомым. Выяснилось, что осужденный и проверяющий пересекались на соревнованиях, после чего между ними состоялся диалог:

“В каком весе?” “Плюс сто…” “Красавчик!!! Замбека не знал?” “Знал…” “Привет передать?!” “Передайте…” “Ты это… давай заканчивай дурака валять, такие люди нам на воле нужны!..”

Кого и как ограбил Хамзат, осталось загадкой. На вопросы об обстоятельствах и мотивах преступления заключенный твердил одно: “Ничего не случилось, так получилось, всего доброго, не буду задерживать…”

В помещении карантина капитан Ионов читает лекцию 29-ти осужденным. Свежебритые головы синхронными рядами возвышаются над креслами тюремного зала. Владимир Незнамов начинает свое правозащитное вещание с ОНК, спрашивая заключенных, знают ли они эту аббревиатуру. В зале повисает тишина, и лишь один худосочный мужчина средних лет начинает возбужденно ерзать на стуле, не решаясь с него встать. “Я…я… я знаю!” – вскрикнул он наконец, вскакивая с места. Но тут смелость, которая так долго прорывалась наружу, покинула заключенного. Он запнулся под взглядами официальной делегации, как двоечник, привыкший к провалам. “Да вы не переживайте, они все знают про ОНК, просто тушуются!” – обратились к Незнамову сотрудники колонии.

Лица остальных заключенных остались равнодушными. Они просто сидели в своих одинаковых серо-голубых робах и не реагировали. Сидящий в первом ряду пожилой мужчина лет шестидесяти с обвисшими щеками и поникшими плечами на общем фоне выглядел стариком. Его лицо было настолько бесчувственным, словно он был на другой планете.

Позже на индивидуальном приеме, куда его привели по нашей просьбе, Олег Викторович Шапошников расскажет невнятную историю, как работал дворником в одном из саратовских дворов и как его попросили выбросить на мусорку пакет, который на поверку оказался коноплей. Так мужчина 1960 года рождения оказался судим “за распространение” и получил год и девять месяцев, из которых, как он сам говорит, три месяца ему потом “скостили”.

На попытки членов ОНК разобраться в этой мутной истории заключенный отвечал односложно. Во всем его виде было абсолютное безразличие и какая-то пугающая покорность. Как заметит потом кто-то из сотрудников, “дядя, скорей всего, сильно прикладывался к стакану…” У “дяди” в Саратове есть жена, Шапошникова Ольга Эдуардовна, в СИЗО она его еще навещала, а теперь он даже не знает, в курсе ли она, где он находится…

Крокодил Гена, двуглавый конь и патриарх Алексий II

“…Знакомьтесь – черепашки, попугаи, рыбки, – вступает в свои воспитательные права замначальника Дмитрий Нащекин, демонстрируя живой уголок, который находится в комнате отдыха. – Был здесь у нас когда-то крокодил, дядя Гена. Бывший наш сотрудник, сейчас уже ветеран, купил его домой, но он там не прижился, и его перевели к нам в колонию. Он у нас здесь вырос, любил дружить с лягушками, потом их съел. Недавно дядю Гену перевели в другое учреждение…”

По залитой весенним солнцем зоне идем мимо храма. Это еще одна гордость колонии, “историческое место”, как называет его Дмитрий Нащекин. По его словам, это первый храм в России, появившийся в местах лишения свободы в годы перестройки. Его строительство началось в 1988 году с разрешения начальника УВД области. “С инициативой строительства выступили сами заключенные – православная община из 400 человек написала письмо на имя руководителя колонии Максимова. В тогдашнем еще Советском Союзе это был беспрецедентный случай, – рассказывает замначколонии. – Судьба самого Максимова тоже сложилось необычно – по окончании службы он прошел обучение в духовной семинарии и сейчас является чтецом мужского монастыря…”

По словам Нащекина, строительство велось очень сложно, без проекта, без опыта, руками осужденных и за счет их собственных средств. В 1992 году храм был построен. Освящать его в честь святой блаженной Ксении Петербургской в Саратов приехал патриарх Алексий II. На фотографиях из фотоальбома патриарха сопровождают тогдашний генерал Шинкарев и архиепископ Пимен.

Сейчас православная община в колонии намного меньше – порядка ста человек.

По субботам настоятель Сергий Выгодин приезжает сюда совершать литургию.

Наискосок от храма возвышается полумесяц – в колонии есть и мечеть.

…Вдоль сдвинутых длинных столов актового зала заключенные играют в шахматы.

“Не помните, у Остапа Бендера как шахматный клуб назывался?” – интересуется у сопровождающих Владимир Незнамов, настигнутый внезапной ассоциацией.

“Не знаю, как у Бендера, а у нас шахматный клуб называется “Елшанский гамбит”! – парирует правозащитника начколонии Анисимов.

Премудростям гамбита осужденных учит Дмитрий Авдеев, мастер спорта по шахматам. В колонии Дмитрий не по работе, а по статье “мошенничество”. Парень работал в организации, отвечал за финансы до тех пор, пока финансы в размере полутора миллионов рублей не спели романсы и не исчезли со счета организации. “Оступился”, – говорит об этом Дмитрий. У него светлые волосы и умное моложавое лицо.

“Стараемся! Правильный режим омолаживает”! – подбодрил тезку Дмитрий Нащекин.

Заключенный берет с доски необычную фигуру – коня с двумя головами, повернутыми друг от друга в разные стороны по типу двуглавого орла. “Это шахматы Мюнхгаузена, изобретены русским шахматистом в 2008 году”, – просветил собравшихся Авдеев.

“А разрядники среди вас есть?” – обратился к игрокам Незнамов.

“Какие их годы – будут!” – обнадежил Нащекин.

Дмитрию из двух с половиной лет осталось сидеть полтора…

Удержал за левую руку…

На сцене нас ждет ансамбль. Молодому парню с гитарой помогают двое – барабанщик и бас-гитарист. Под музыку в стиле группы “Сплин” он вполне прилично исполняет рок-композицию собственного сочинения с замысловатым текстом. Председатель ОНК интересуется, нельзя ли вместо рока исполнить что-нибудь ко Дню Победы. “Понимаете, артисты – они не хотят показывать что-то сырое, – шепотом объясняет Дмитрий Нащекин выбор репертуара. – Еще у нас проблема: два музыканта освободились условно-досрочно, и в ансамбле теперь некому играть!”

“Отпустили музыкантов? Это упущение! Надо вернуть!” – поддержал разговор Владимир Незнамов.

К концу “экскурсии” мы уже стали привыкать к сидящим в колонии мастерам спорта и прочим “мастерам” на все руки. Но апофеозом когнитивного диссонанса с действительностью стал 35-летний ведущий “Своей игры” Вадим – наш коллега, журналист, работавший в нескольких саратовских изданиях. У Вадима голубые глаза, светлые волосы и два высших образования, политология и философия, в колонии он сидит по статье 163 – “вымогательство”. Его история – такая же запутанная, как история 57-летнего дедушки с мешком конопли.

После смерти маленькой дочери, которая умерла от рака крови в саратовской клинике гематологии в 2005 году (“жуткое место на самом деле…”), Вадим помогал лежащим там маленьким пациентам – вместе с артистами ТЮЗа устраивали праздники, собирали деньги на игрушки и лекарства и т.п. Потом парень переехал в Москву и там узнал об общественной организации “Безопасное детство”, специализировавшейся на защите детей от сексуального насилия в интернете. По словам Вадима, на другую одиозную организацию, о которой мы, к слову, подробно писали, “Окупай педофиляй”, его организация совсем не похожа, хотя занимается по сути тем же – ловит педофилов. Ловля происходит “на живца” – педофил назначает ребенку встречу, гостями которой неожиданно оказываются волонтеры. Они прижимают преступника к стенке, популярно объясняя, как он неправ. Методы объяснения могут быть разные, у “Окупай” это различные издевательства, вплоть до поливания мочой.

Одна такая “встреча” и привела Вадима в колонию, хотя, по его словам, ничего плохого он не делал. Просто человеком, который назначил встречу несовершеннолетней девочке, оказался, по его словам, сын одного из московских районных силовиков. При встрече с волонтерами он вызвал помощников, которые тоже оказались сотрудниками полиции. Позже мужчина обвинит Вадима в вымогательстве – в уголовном деле будет фигурировать сумма пять тысяч рублей и формулировка: “применили физическое насилие, придерживая потерпевшего за левую руку”.

По словам осужденного, волонтеры действительно не давали педофилу уйти, но никаких денег с него не вымогали.

Пока шло следствие, Вадим сидел в Бутырке. Матери двух девочек, которых он в свое время защитил в аналогичной ситуации, пришли на суд защитить его. Но это не помогло – Вадима осудили на пять лет. Апелляционная инстанция оставила приговор в силе, а кассацию в отсутствие протокола судебного заседания он еще не подал.

“То мастера спорта у вас, то журналисты” – подводим мы итог увиденному.

“Да что журналисты! У нас и министры есть! Точнее, были!” – хвалится контингентом начальник колонии.

К сожалению или к счастью, ни одного министра в местных интерьерах мы не увидели. Зато увидели бывшего учителя истории и директора сельской школы Перелюбского района Виталия Васильевича Нечепурнова, осужденного на два года за мошенничество.

В местном музее Виталий Васильевич подготовил ко Дню Победы масштабную историческую реконструкцию – панораму Сталинградского сражения 23 августа 42-го. “Это был бой, в котором женский зенитный полк, созданный из жительниц Сталинграда, противостоял танковому немецкому корпусу. 150 девчат отражали атаку 150 танков”, – рассказал осужденный преподаватель истории, добавив, что когда-то он и сам был в тех краях на раскопках в составе поисковых отрядов.

О том, как он из историка стал зеком, мужчина рассказывать не захотел, сказал лишь, что занимался сельским хозяйством, а потом “произошло мошенничество”…

“Танк украл. И закопал”, – грустно пошутил кто-то, не дождавшись подробностей.

“Вроде уголовная статья, а серьезной общественной опасности, может, и не представляет. У кого бизнес не пошел, кто с кредитом не смог рассчитаться“, – пожалел “экономистов” Дмитрий Нащекин.

По количеству обезвреженных мошенников в колонии, таких как шахматист Авдеев и учитель истории Нечепурнов, сразу видно: государство борется с коррупцией не на шутку…

УК “Гольфстрим” и рассольник “Ленинградский”

…Вытянувшись в струну, дежурный сержант Банников докладывает, что в тюремной столовой без происшествий – идет подготовка к обеду. У заключенного в белом поварском халате, встречающего делегацию у входа, знакомое лицо, в котором узнаем Матвея Смирнова, директора скандально известной УК “Гольфстрим”, осужденного за взрыв газа, из-за которого погибла семья из четырех человек. Своего перевода в колонию-поселение Матвей тихонько ожидал в тюремной столовой. Мы хотели пообщаться с экс-директором и расспросить его о деятельности управляющей компании, за которой, по нашим данным, стояли совсем другие люди. Эти люди в настоящий момент не только находятся на свободе (своим сроком Смирнов фактически их прикрыл), но и занимаются коммунальным обслуживанием населения под новой вывеской. Но зная о грядущем смягчении наказания, мужчина решил не рисковать и от общения с журналистами отказался. Пока готовился материал, Смирнова этапировали из 33-й колонии в колонию-поселение.

…”Попробуйте, пожалуйста, это рассольник “Ленинградский”! – суетится над огромными чанами с едой средних лет мужчина с черными усами и в таком же, как у Смирнова, поварском халате.

Юрий Иванович Иванов заведует тюремной столовой вот уже восемь лет, а по совместительству занимает должность уполномоченного по правам осужденных. Где еда, там и права – Юрий Иванович ведет нас от одного чана к другому, давая попробовать то суп, то капустную солянку, то мясные тефтели. И на вид, и на вкус все выглядит гораздо более аппетитно, чем ожидаешь от еды в тюрьме.

“А вот наш зал диетпитания!” – с воодушевлением продолжает завстоловой. – Сегодня у меня по диете: суп рисовый с яйцом, яйцо со своего подсобного хозяйства.

На второе – картофельное пюре с зеленым луком и тефтели на пару…”

“А из чего тефтельки?” – интересуется Владимир Незнамов, аппетитно шевеля усами, – тефтели, и правда, вкусные.

“Полностью мясо и рис, чуть муки, соль, перец, больше ничего не добавляем, – делится рецептом тюремный ресторатор. – Также по диете икра свекольная, огурцы из нашей теплицы, мы ими питаемся всю зиму. Попробуйте – только сегодня сняли с грядки. Вы таких нигде не купите, честное слово! Всю зиму питаемся своим зеленым луком – по 6 кг каждый день нам сдается в столовую из теплицы. Это – помимо нормы. А еще мы сами делаем пельмени и печем хлеб, попробуйте наш ароматный горячий хлеб!”

“Вы понимаете, человек просто фанат своего дела”, – пытается объяснить причины кулинарного радушия Денис Анисимов.

Куры, свиньи – тюрьма на хозрасчете

“Яйценоскость наших кур – порядка 90%! В области такого комплекса больше нет!” – торжественно объявляет Дмитрий Нащекин, ведя нас по еще одной тюремной достопримечательности – большому двухэтажному птицекомплексу на 638 куриных голов.

В птичнике стоит ужасный гвалт – громко и без остановки галдят куры, высовывая клювы из своих металлических клеток. Перед каждой клеткой лежит свежеснесенное яйцо.

“Дело в том, что сидя в клетке, курица ест дозированное количество корма, свою норму, не больше и не меньше, плюс, находясь на месте, она не тратит калории, а превращает их в яичко!” – объясняет премудрости куриного дела Дмитрий Нащекин.

“Американская курица брауни может нестись только при определенной температуре. Тут еще важно, во сколько свет включать и выключать. Я раньше этого не знал, но вот пришел к нам автор идеи и все рассказал!” – радуется производственным успехам Денис Анисимов.

“Автор идеи” – успешный саратовский фермер, имя которого нас попросили не называть ввиду его небезызвестности в городе. Он и надоумил руководство сажать кур в клетки в пору своей отсидки в колонии по все той же “мошеннической” статье. При нем птицекомплекс разросся и стал процветать – организованные по науке тюремные куры стали нести 18 тысяч яиц в месяц при норме два яйца в неделю одному заключенному.

Избыток яиц в колонии готовы продавать. Учитывая приказ вышестоящего руководства – до 2020 года перевести все исправительные учреждения на самоокупаемость в целях экономии бюджетных средств, которых с каждым годом становится все меньше, – идея более чем актуальная. Заключенные готовы передать приобретенный опыт “яйценоскости” “коллегам” из других колоний и продавать им железные клетки, которые сами же и делают.

Также в колонии есть своя деревообработка и швейное производство, а скоро здесь должен открыться еще и собственный колбасный цех. “Фарш будем закупать, остальное будем делать сами”, – строит планы Денис Анисимов и обещает выпустить “первую сосиску” уже к 1 июля…

…Несмотря на обещанные “элементы приватности”, в ходе завершивших наш обход индивидуальных бесед с заключенными ничего особенного не произошло – никакого вала жалоб. Поговорить с председателем ОНК пришли четверо заключенных, все они просили об УДО, ерзая на стуле и смущаясь. Больше всех смущался молодой черноволосый парень, осужденный на пять лет за групповое изнасилование несовершеннолетней.

Председатель обещал походатайствовать обо всех четверых. Ни одной жалобы не прозвучало. То ли элементы приватности так и остались “элементами”, то ли жизнь в колонии и правда такая, как описывал Дмитрий Нащекин, говоря о неновых буквах над колонией.

Чтобы закрепить впечатление, на обратном пути нам предлагают осмотреть свинарник. Владимир Незнамов любоваться на свиней совсем не хочет. Но его убеждают и проводят не просто в свинарник, а в “родильное отделение”, где содержатся свиноматки с приплодом. Там председатель ОНК приходит в восторг при виде однодневных поросят. Рядом с каждым выводком в отдельном вольере блаженно развалились их толстенные мамаши.

“Слушайте, я такого еще не видел!” – признается сраженный Незнамов, глядя на черно-белых в крапинку вислоухих поросят размером с котят.

“Стараемся – 800 свиней уже!” – информирует Денис Анисимов, любовно разглядывая выводки.

***

Из колонии уезжаем под звуки зажигательных хитов – сегодня в колонии субботник, сотрудницам, выстроившимся в ряд с лопатами и граблями, под музыку веселей работать.

На прощание начальник учреждения сообщает, что мы осмотрели лишь малую толику того, что есть в колонии, в частности, не успели увидеть еще швейный цех, теплицу, бассейн и спортзал… Да много еще чего. “Я же вам говорил! – напомнил Денис Анисимов. – Отсюда можно не выходить годами!”

http://www.vzsar.ru/special/2017/05/19/tragediya-obschego-rejima.html